Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

— Папа, почему ты задаёшь мне тупые вопросы, на тебя так не похоже. — Лера встала с дивана и повернулась к отцу спиной. Белое кружево, сплетённое бабушкой во время войны, вздрогнуло на воротнике идеально подогнанного под Лерину фигуру чёрного платья тонкой шерсти.

Катерина Аркадьевна перешивала и перекраивала наряд, и в тот день, когда дочь впервые надела его, обе они просияли и долго обнимались.

В тот день Лера тоже не отрывала взгляд от окна. Белую «Ауди» она уже полюбила как ангела. И сейчас ангел припозднился. Белокрылый должен был прилететь с утра, точно после примерки нового платья, и умчать её в рай. Леркино сердечко стучало с такой силой, что отец спустился по лестнице в гостиную и потребовал объяснений голосом заместителя директора крупнейшего в стране института, каким редко говорил дома. Над потолком дамокловым мечом повисла тема судьбы единственной дочери Дятловских. Николай Николаевич, которого два года оберегали от любого упоминания о личной жизни дони, по крупицам, собранным во взглядах, обмолвках и упоминаниях о новом дачном друге семьи, воссоздал истинную картину происходящего и сам боялся в неё поверить. Но утром, за завтраком, доня обмолвилась о своём разводе с Киселем. А Катя приоткрыла завесу тайны, надеясь и веря в то, что вот-вот, через какой-то пустяковый промежуток времени в их доме вновь зазвучит марш Мендельсона, теперь уже настоящий.

Николай Николаевич рванул дверь, ведущую на веранду, и тут же октябрьский ветер залетел в гостиную и надул парусом гардины. Круглый год на прозрачной ткани цветут ромашки, презирая закон смены власти в годовом цикле. Порывистый ветер давно преследует мятежниц и вот наконец добрался. Он трепал шёлковые венчики, пока хозяин, укутанный в толстый халат, хмурился и курил. За спиной хозяина притаилась осень и понуждает ветреного слугу уморить, до смерти уморить потерявшие счёт времени цветы. И почему в октябре эти ромашки, смутьянки, цветут как в июле?

Измяв ещё одну горящую сигарету, профессор вернулся в гостиную, а пепел разлетелся по ветру, рассыпая злые искры огня.

— Доня! Присядь напротив света. Я должен видеть твоё лицо, — с порога потребовал он.

Лера села на самый краешек стула и капризно повернула голову. Профессор смотрел на дочь и хмурился, думая: такая красивая, на беду или на счастье?

— Тебе придётся выслушать меня и ответить на все вопросы. — Отец тяжело вздохнул. Как уберечь родное дитя? — Он, твой законный муж, что, ревновал, скандалил, пил? Чем объяснить развод? Только избавь меня от демагогии. Твоя матушка уже блеснула познаниями в психоанализе.

Лера вспыхнула — стыд обжёг её изнутри.

— Мой развод объяснить легче, чем замужество. Просто всё стало на свои места. Так и должно быть.

— Замужество ты обосновывала грамотно: неземная любовь в девятнадцать лет. Потрудись теперь доказать необходимость расторжения этого брака, — наседал отец.

— Папа, ну трагедии же нет. Два взрослых человека не любят друг друга. Значит, брака уже нет. Слава ушёл к женщине, с которой его связали чувства, общие взгляды. Он счастлив, — ответила доня и опять посмотрела в мамино окно. Где ангел?

Этот взгляд поймал отец.

— А ты? Ты счастлива? — напрягая спину, спросил он.

Лера опустила глаза. Какой трудный вопрос. Есть ли на него ответ?

— С лёту не ответила, значит, «нет»! — крикнул Николай Николаевич и голосом воспитателя продолжил: — Какое циничное мировоззрение: разлюбили — брака нет. А если полюбили, значит, в браке? Какая чушь! Конечно, когда нечем заняться, ребёнка сплавила бабушкам, можно копаться в чувствах: «есть любовь, нет любви». Ребёнок твой? Значит, забудь себя, вейся около него, дыши с ним и вкладывай всё в него, что бы из него Маугли не вырос. И отца родного никто ребёнку не заменит. Отец — столп, вектор, корень человека. Как ты живёшь? — Отец ладонью хлопнул по подоконнику, так, что вздрогнули стены. — Альку два года не воспитываешь, а только сюсюкаешь по выходным, с родным отцом разлучила. Он должен каждый день мальчиком заниматься, книги ему читать, гулять, учить быть мужчиной. А ты, а вы, — побледнел Николай Николаевич, — каждый для себя живёте. Кисель — эгоист, и ты — эгоистка, да! Только знай: все эгоисты несчастны, и родные их несчастны. Сын твой будет страдать, и по твоей вине. Пока не обретёт свою семью, сам не станет мужем и отцом. Но даже в старости, вспоминая детство, он будет переживать предательство родителей так же остро, как и сейчас, как и завтра. И будет винить во всём тебя, ты, женщина, не свила гнезда, не высидела птенца, а летала в облаках. Когда-нибудь тебя потянет на землю, но негде будет голову склонить. Хорошо, что я уже этого не увижу…

Отец затянул пояс на халате, сжигая взглядом дочь. Она не смела поднять глаза и в глубине себя подкручивала стрелки часов. Что произойдёт, если они сейчас встретятся, отец и Валера? Этого нельзя допустить. Отец не должен видеть ангела, надо бежать ему навстречу. Лера вспорхнула со стула и, на ходу набрасывая синее итальянское пальто, отстроченное белой лентой, умчалась из дома. Желая, чтобы часы всё же не замедляли ход, Лера бежала по дороге из песка, сырого и вязкого, навстречу ангелу. Ветер не останавливал её. Напротив, он стучал в дверь, угрожая хозяину расправой, если тот посмеет выглянуть и окликнуть взбунтовавшуюся доню.

Теперь, десять лет спустя, Лера умоляла стрелки повернуться вспять. Она не убежит, нет! Она сядет рядом с папой, прижмётся к нему, так они и просидят в обнимку, молча, пока не вернутся мама и Алька. Лера проведёт на даче ещё два дня и никогда не променяет их на два часа безрассудной, неутолимой страсти.

IV

Сон стареющей любовницы не такой уж крепкий. Даже если она целый день провела на чистом воздухе: то в огороде копала, то дорожки кладбищенские мела.

Нетерпеливый стук в дверь гостиной испугал задремавшую хозяйку одинокого дома. Она вскочила с дивана, опрокинув чашку с недопитым чаем, которая по традиции ночевала на полу около толстой диванной ножки. Холодный чай выплеснулся на босые ноги.

Стук участился, выдавая раздражение гостя. Обида на чашку разбудила Леру. Она пнула соскользнувший плед и бросилась к двери.

На пороге стоял ОН, в мокрой косухе с поднятым воротником и модной щетиной на лице. Лера дрожала и не верила глазам.

— Родная, что ж ты двери заперла, а ворота нараспашку и калитка открыта? Ну, не стой же, иди ко мне! — Сильный голос встряхнул заскучавший дом.

Лера прильнула к мокрому гостю, желая прижаться к нему каждой клеточкой своего тела, и закрыла глаза, чтобы не выдать слёз.

— Как я мчался к тебе! И не опоздал. Обещал сегодня быть на поминках, сегодня же и приехал, — проговорил он, целуя её волосы.

— Валера, уже почти завтра… — пропела Лера, наслаждаясь тем, как уже мокрая пижама холодит её разнеженное тело.

— Завтра наступит через час, математик. Тем более что протокольно время мы не оговаривали. Все уже разъехались? — пробасил Валерий, сбрасывая обласканную куртку, — Да нам никто и не нужен!